«Охотничий поезд» и «Медвежья академия»

В прошлой статье я попытался рассказать о традициях охоты, распространенных на землях, где сейчас находится наша страна – Республика Беларусь. Свой рассказ я остановил примерно на том периоде, когда в Европе узнали, что такое огнестрельное оружие и оно стало активно вводиться не только в практику войны, но и использоваться на охоте. В те времена бытовала поговорка: «Соколиная охота – царская, псовая – барская, ружейная – псарская». Впрочем, со временем отношение к огнестрельному оружию сильно изменилось. Но сначала, согласно приведенной поговорке, оно с большим скрипом внедрялось в охотничью практику и долгое время считавшись «низким».

Справедливости ради нужно отметить что первые образцы «огнестрела» с фитильными замками обладали крайне низкой эффективностью. Прицельно попасть из такого оружия в объект размером с бочку, расположенный в тридцати-сорока шагах, было проблематично. Первое ручное огнестрельное оружие – а его называли по-разному: серпантинами, аркебузами, пищалями, кулевринами или ручницами – было предназначено для ведения массированного огня залпами по плотному строю противника. Лишь в этом случае от него был толк. Поэтому поначалу на охоте такое оружие рассматривалось как по меньшей мере пижонство. Для дальнего выстрела по зверю вплоть до XVI века использовался лук и арбалет. А способом добычи крупных представителей фауны оставались прежние травильные или парфорсные охоты – когда оленя или зубра гнали до изнеможения, потом останавливали его при помощи травильных собак и затем ставили логическую точку во всем этом действе при помощи копья или кинжала.

Нужно отметить, что примерно с XV века охота в Европе утратила свой изначальный смысл как способ добычи пропитания. С развитием сельского хозяйство качественное мясо все без исключения слои населения получали от сельского хозяйства. Одни люди – время от времени, другие – ежедневно.

Выезд на охоту становился или праздником, или актом браконьерства – если говорить о низших слоях населения. Так дело обстояло во всей Европе и на территориях, принадлежащих современной Беларуси, тоже. Беднота просто выживала, а магнаты распускали «хвосты» подобно павлинам, пытаясь обойти один другого в роскоши двора и чопорности «выезда». Причем в наших краях это приобрело крайне экстремальный вариант, так как политическая самостоятельность крупной шляхты позволяла богатым представителям этой категории населения творить на своих землях буквально все, что заблагорассудится.

Если говорить о крупном магнатстве, то, разумеется, первая фамилия, которая вспоминается в связи с этим – Радзивиллы. Вот уж где был размах и шик. Выезд на охоту назывался «охотничий поезд» – и сам по себе представлял собой практически карнавальное шествие многих сотен людей в пышных одеждах, которые вели с собой сотни собак разных пород – использовались три группы пород: гончие, борзые и травильные. Сокольничие в ярких кафтанах несли на рукавицах десятки драгоценных соколов: кречетов балобанов и сапсанов, каждый сокол также был облачен в снаряжение стоимостью в пару коров. Дамы, кстати, особенно любили соколиную охоту, но охотились они с соколами дербниками и объект охоты у них был особый: жаворонки и дрозды.

Картина польского художника Юлиуша Коссака «Выезд на охоту с соколом»

Ну и, конечно же, нельзя не упомянуть огромного количестве верховых и тягловых животных, за счет которых все это и перемещалось: лошадей, мулов, волов и даже верблюдов. Это было просто умопомрачительное шествие стрельцов, ловчих, конных уланов и шляхтичей. Точнее, охотничий поезд Кароля Радзивилла состоял в среднем из 2000 человек пеших воинов «княжеской милиции», 200 стрельцов, двух эскадронов улан, в также примерно 800 человек конной шляхты.

Главным авторитетом среди Радзивилов во всех этих охотничьих мероприятиях был упомянутый Кароль Радзивилл по прозвищу Пане Коханку. К нему приезжали гости не только со всей Речи Посполитой, но и представители многих знатных семей Европы, дипломаты, военачальники. Огромный замок в Несвиже в это время превращался в нечто среднее между гостиницей, охотничьим домиком и зверинцем.

Большие охоты традиционно начинались осенью, в день Святого Хуберта открывал их сам князь, облаченный в зеленый камзол с золотым шитьем. Грудь его украшал знак ордена Святого Хуберта, довольно редкая награда, основанная в XV веке. Орден покровителя охотников имел и отец Пане Коханку – Михаил Казимир Рыбонька, который также очень любил охоту, активный образ жизни и собственный зверинец, который он построил в поместье Альба недалеко от Несвижа.

О породах собак, используемых для тех охот, сказать невозможно по очень простой причине: единых стандартов пород тогда не было, единой кинологической организации, которая бы эти стандарты утверждала, тоже. Поэтому племенная работа в псарнях велась у каждого более-менее крупного землевладельца-охотника. Если о породах сказать ничего нельзя, то группы пород охотничьих собак проявлялись уже достаточно ярко. На охотах использовали, во-первых, гончих. Их задача в большой охоте заключалась в том, чтобы найти след зверя и преследовать его вслепую, только по запаху. Задача гончих заключалась не в добыче зверя, а в том, чтобы выгнать его на чистое место – проще говоря, в поле. Здесь в дело вступала свора борзых. Именно они догоняли зверя и убивали его. Впрочем, если речь шла о волке, то борзые вступали с ним в драку, тем самым останавливая и давая конным охотникам подъехать и «добрать» зверя.

Несвижский монумент собаке. Фото Сергея Плыткевича

Если же гончие брались преследовать крупных копытных: оленя, кабана или зубра, то для завершения работы им на помощь спускали нескольких травильных псов: медлянских собак, булленбейсеров или других молоссов.

И последнее о собаках. Те, кто посещал несвижский парк, обязательно видели статую, изображающую собаку, а если рядом был местный экскурсовод, то он непременно рассказывал историю этой скульптуры. Дескать, это памятник любимой собаке 14-го несвижского ордината Вильгельма Радзивила, которая погибла, защищая своего хозяина во время охоты на кабана (как вариант: медведя). И еще экскурсовод обязательно упомянет породу собаки, назвав ее «русской борзой». Начнем с того, что это не русская борзая. Для того, чтобы это понять, достаточно сравнить статую с оригиналом. Эта собака действительно борзая, но больше всего она походит на грейхаунда или польского харта (по понятным причинам, последний вариант более похож на правду). Также не в пользу версии экскурсоводов говорит и тот факт, что с борзыми не охотятся на кабанов и, тем более, медведей, и никогда не охотились.

Кстати, даже происхождение Радзивиллов, по семейной легенде связано с охотой. Некого Лидзейку – позже его прозвали Радзивилом и он основателем великого шляхетского рода – князь пинский и полоцкий Наримонт нашел на дереве именно во время охоты. А центральная часть фамильного герба Радзивилов представляет собой три охотничьих рога.

Мы говорим о Радзивилах только потому, что этот род представлял собой «квинтэссенцию» магнатства и магнатских традиций, в том числе и охотничьих.

Завершая статью, хотелось бы напомнить еще об одной уникальной белорусской околоохотничьей традиции.

В наших лесах всегда водилось очень много медведей. По сути это был обычный зверь на территории современной Беларуси. Медведи есть у нас и сейчас, но в совершенно «гомеопатических» количествах. Сегодня их в нашей стране от 40 до 200 особей – так говорят люди науки. Такой разброс мнений существует по одной простой причине: их подсчет особо никто не ведет, но это другая история.

Несвижский монумент собаке и памятник сморгонской медвежьей академии. Фото Сергея Плыткевича

Добыть медведя на охоте всегда считалось особой удалью. Один из способов охоты: добыча зверя зимой на берлоге. Как известно медведь зимой спит, поэтому охота на берлоге устраивалась на заранее разведанного зверя и чаще всего не предвещала никаких неожиданностей. Но есть маленький нюанс: если в берлоге находится самка, то к концу зимы там, кроме нее, скорее всего, обнаруживается еще и один-два медвежонка. Медведицы рожают медвежат во время зимней спячки. Медвежат редко убивали, их обычно забирали и тискали до тех пор, пока они не погибнут. Некоторые звери попадали в зверинцы, некоторых держали на цепи для притравки собак. Иногда медведей даже откармливали на убой, это был очень в этом отношении полезный зверь. В ход шло все: шкура, сало, желчь и мясо.

Но значительная часть медвежат попадала к дрессировщикам-скоморохам, и те с ними потом ходили по ярмаркам, заставляя показывать всякие интересные «штуки» – плясать под дудку и бубен, кивать или мотать головой, якобы отвечая на вопросы. А обучали медведей в так называемых «медвежьих академиях». Эти академии были особой «фишкой» наших краев. Самая известная медвежья академия была открыта в городке Сморгони. Вот что пишет Википедия об этом заведении: «Особенного расцвета «академия» достигла при Кароле Станиславе Радзивилле (1734—1790) по прозвищу «Пане Коханку», который владел Сморгонью в 1762-1790 годах. Он назначил руководителем академии «барона» литовских цыган Яна Мартинкевича, который жил в Мире. Тот набрал группу из 20 цыган, которые жили и работали в школе. В период расцвета в «академии» дрессировали одновременно до 10 медведей и несколько обезьян. Обезьян закупал и присылал князь, а медведей доставляли из местных лесов, привозили из Жупранской и Налибокской пущ. Помимо собственных воспитанников, на обучение принимались медведи и от посторонних лиц, которые должны были заплатить за работу, питание и проживание дрессировщика. После смерти князя и вхождения белорусских земель в состав Российской империи, школа постепенно приходит в упадок. О «медвежьей академии» в своих мемуарах упоминали многие участники войны 1812 года, которым довелось побывать в Сморгони».

Обучение в «академии» было весьма жестоким, в частности, «плясать» медведей учили, подогревая бронзовый пол, на котором их держали. Раскладывая под полом костер, одновременно били в бубен. Бедное животное от жара переминалось с ноги на ногу. Постепенно у медведей вырабатывалась причинно-следственная связь по отношению к звукам бубна. Как только они его слышали, сразу же начинали «танцевать». Все остальные «штуки», которым обучали медведей, также были результатом боли и страданий – и сейчас бы это назвали «дрессировкой методом отрицательного подкрепления». Выпускники медвежьей академии бродили по ярмаркам всей Европы: от городов Предуралья и Кавказа до Испании.

В современной Сморгони принято с неким пиететом рассказывать о медвежьей академии, горожане даже поставили ей памятник, хотя ничего хорошего в этом «учебном» заведении не было.

Охота всегда играла огромную роль на наших землях и отчасти ее можно было назвать даже «государствообразующим» промыслом и увлечением. Как все происходило дальше, я расскажу вам в третьей части этого повествования.

Александр Очеретний