Про древнее «это». Любовь и секс в жизни наших предков

Белорусы считаются если не пуританской, то уж во всяком случае сдержанной в любовных делах нацией. Не французы какие-нибудь. Хотя ясно, что детей нам, как и всем остальным, не аисты приносят. «Выгодное» географическое положение и тут наложило несомненный отпечаток на интимную жизнь наших предков.

Между свободным раскованным Западом и затейливым, вычурным Востоком, так ярко и разнообразно выразившими свой интим, расположилась удивительная, ни на что не похожая Тerra Alba – а белый цвет всегда был символом чистоты и невинности. Впрочем, так ли все однозначно?.. Корни вопроса, без сомнения, где-то там – в седой старине. Попытаемся без смущения осветить тему с исторической точки зрения. Как этим занимались древние белорусы? Что на здешних землях вытворяли знаменитые любовники? Как интимная жизнь белоруса отразилась в фольклоре? Повлияла ли в конце концов любовь на историю страны?

Романтизация секса и любви началась в Беларуси еще в языческие времена. Защитницей сексуальных отношений в ту далекую пору считалась Мара – богиня, толкование имени которой связано с такими немаловажными для секса понятиями, как «влага», «влажность». Тут явно просматривается аналогия с древнегреческой Афродитой, которая, как помним, появилась на свет из крайне влажной субстанции – пены морской. Правда, в отличие от пленительного древнегреческого персонажа белорусская богиня не была столь однозначно привлекательной.

По одной из версий, наши предки представляли себе Мару в образе страшной похотливой бабы, чары которой тем не менее безотказно действовали на мужчин. В народе считали, что ненасытная Мара могла залюбить неосторожного любовника до смерти. Иногда странная соблазнительница даже принимала образы домашних животных, что, впрочем, также не мешало ей пылко контактировать с мужчинами, а им – с ней. Но это всего лишь сказка. А что в реальности?

В реальности одним из самых любопытных древних обрядов, разрушающих миф об их извечной скромности и скованности белорусов, является Купалье, в трансформированном варианте дожившее до нашего времени. В кульминационный момент летнего солнцестояния сексуальная эмансипация белорусок достигала грандиозных масштабов, как писал в начале прошлого века известный исследователь А.Сержпутовский: «Говорят, что в ночь на Купалу ни жены, ни девки не считали чем-то греховным иметь сексуальные контакты ни с чужими мужьями, ни с неженатыми парнями».

Примечательно также, что в белорусском устном народном творчестве всегда уделялось огромное значение женскому началу. В других культурах в большей мере обожествлялись фаллические символы. Их рисовали, лепили, ваяли, на них молились, им поклонялись, посвящали стихи и прозу. В Беларуси все по-своему: здесь всегда мощно преобладали отсылки к женскому «низу». В континентальной крестьянской стране, где надеяться можно только на землю, именно женский орган (в некотором смысле сходный с почвой, принимающей в себя плуг и семена) – символ жизни, плодородия и урожайности. Обычная крестьянская изба была полна этих символов: горшок, дежка, ступа, хомут.

Белорусский эротический фольклор отличается крестьянской прямотой, юмором, не слишком изящным, но полноценным и порой даже очень милым:

Паненачка, маё сэрца,
Падыдзi пад акенца.
Падымi кашульку,
Пакажы зязюльку.

Или:

Ажанiўся ўдавец, узяў сабе дзеўку.
Пасадзiў на прыпечку,
Глядзiць у пяцельку.

Гораздо больше грубой стебности в знаменитых белорусских частушках. Как и все частушки, они напрочь лишены пафоса, зато полны какого-то глубинного житейского смысла:

Калi б знала, не давала
Я такому дураку.
Пакацiў мяне ў канаву
І шукае на баку.

Или:

– Ой, цешча мая,
Буду развадзiцца,
Твая дочка пада мной
Слаба шавялiцца.
– Ой, зяць дарагi,
Штой-та мне не верыцца.
Пад харошым мужыком
І браўно шавелiцца!

Однако оставим фольклор и перейдем к эпохам, наиболее интересным в белорусской истории.

Любовь и секс вошли в Беларуси в новое русло с момента принятия христианства. Стройная религия, пришедшая на смену языческому разнобою, попыталась взять под контроль и такие немаловажные стороны жизни. Определенным образом изменилось отношение к дамскому полу. В сакральном смысле женщина стала воплощением бесовского начала, черта, который сидит в прекрасной оболочке и которого (если развивать эту тему) можно попытаться выгнать известным способом. В то же время, в связи с культом семьи и материнства, священники вполне разумно рекомендовали супругам жить полноценной жизнью и при этом нисколько не умаляли роль женщины и ее прав.

К слову, достаточно либеральным было отношение священников к воздержанию во время постов. Даже дни Великого поста не были полностью закрыты для секса – супружеского, разумеется: «аще не могуть, в переднюю неделю и последнюю». И только.

И все же, несмотря на превентивную женскую вину перед всем родом человеческим, у белорусских женщин с каждым столетием прав все прибавлялось. Например, уже в XVI веке интерес партнерши в постели учитывался настолько, что импотенция мужа могла служить (и частенько служила) причиной развода: «Ежели муж на жену свою не лазит, то она не виновата, идучи от него». Кстати, в то время мужчины как могли боролись с проклятым недугом, например, активно пользовались природными афродизиаками: петрушка, лук, белая горчица, редис, шалфей, гладиолус.

Совершенно предельный либерализм и удивительная широта взглядов белорусского духовенства продемонстрирована в одной из кормчих книг того же XVI столетия, где говорится о возможности принятия духовного сана претендентом-гомосексуалистом. В документе указано, что если претендент «оскоромился» как активный гомосексуалист, то он еще не вполне конченый человек и в будущем, при хорошем поведении, имеет право рассчитывать на духовную карьеру. Пассивному же гомосексуалисту не было места в рядах белорусских священников. А в числе самых ужасных и отвратительных сексуальных грехов и преступлений того времени числились скотоложство, лесбиянство и анальный секс с женой.

К сожалению, мало изученным остается вопрос о позах, которые предпочитали белорусы в старые времена. Редкие исследователи сходятся во мнении, что самой распространенной являлась простенькая миссионерская позиция.

Многие документы хранят свидетельства об удивительных и оригинальных наблюдениях наших предков за качественными сторонами секса, и в том числе – за такой немаловажной его составляющей, как женский темперамент. В знаменитой «Хронике Быховца» находим замечательный сюжет, связанный со сватовством короля Ягайло к Софье Гольшанской. Королю первоначально предложили в жены старшую сестру Софьи – Василису, мотивируя это тем, что «стыд и срам для семьи, если младшая сестра выйдет замуж раньше старшей». И вот ответ Ягайло: «Я i сам ведаю, што старэйшая сястра чудоўнейшая, але ж яна МАЕ ВУСЫ, а гэта азначае, што дзеўка яна моцная, я ж чалавек стары– не смею на яе спакусiцца».

Ягайло трезво оценил свои силы и в конце концов обручился с Софьей.

Надо заметить, что в золотые времена расцвета белорусской государственности жизнь у нас протекала в едином общеевропейском русле как в отношении моды, так и в отношении законодательства. И в Европе, и в Беларуси одинаковыми правами наделяли и гражданскую жену, и венчанную, а также смотрели сквозь пальцы на добрачный секс. Интересную запись сделал на этот счет Франциск Скорина: «Естли кто прельстить девицу еще незарученую и спит с нею, до дасть ей вено и поиметь ее собе за жену». Здесь джентльмен Скорина, помимо европейского мировоззрения и известной широты взглядов, продемонстрировал еще и несомненное благородство по отношению к женщине.

Хотя скажем откровенно: не все белорусские женщины в старые времена отличались порядочностью. Широкое распространение в XVI веке получила проституция. Этому явлению уделено внимание в Статуте ВКЛ 1588 года. Кроме того, «жонки охочие» не раз упоминаются в авторитетной «Баркулабовской летописи». По свидетельству летописцев, некоторые жрицы любви принимали клиентов дома, а своеобразными борделями становились корчмы, где плотскими усладами постояльцев занимался целый штат гетер. Власть как могла боролась с проституцией, время от времени магистраты устраивали облавы на притоны. А в XVII веке слуцкие власти даже отважились на любопытный экономический эксперимент: отправили всех проституток на принудительные работы по укреплению городских стен.

Однако самым развратным столетием в белорусской истории стал XVIII век. Моральный беспредел выражался, например, в бытующем мнении, будто муж должен исполнять свои супружеские обязанности не иначе как пьяным. Столетие оставило многочисленные документальные свидетельства о сексуальных извращенцах и разномастных половых извергах. Так, например, в крестьянской, а также духовной среде некоторое распространение получил секс с домашними животными.

Шляхта развлекалась иными способами. Достаточно вспомнить зловещий пример Мартина Радзивилла, державшего во дворе своего дома в скотских условиях кучу наложниц, в основном крестьянских девок, которых ему доставляли приспешники. Мартин Радзивилл пользовался девушками как и когда хотел, а рожденных детей – убивал. В конце концов сумасшедшего развратника арестовали и осудили.

Но рассказ о любовных приключениях и сексуальной жизни предков будет неполным, если не вспомнить еще хотя бы двух ярких исторических персонажей: короля Речи Посполитой Станислава Августа Понятовского, которого до сих пор ни один европейский монарх не переплюнул по количеству любовниц (многие из них были шляхтянками ВКЛ) и детей (более 100!), и «легенду белорусского секса», женщину, в которой темперамент Радзивиллов достиг апогея, – знаменитую Барбару.

Видимо, нет смысла повторять историю романтической любви Жигимонта Августа и Барбары Радзивилл. Она всем известна. Но в последнее время осмелевшие белорусские историки начинают потихоньку равняться на своих польских коллег, которые в отношении Барбары всегда высказывали однозначное мнение: «вялікая блудніца».

Педантичный Андрей Гурка насчитал в биографии Барбары 38 (!) любовников. Чтобы считаться развратной бабой, этого вполне достаточно. Неудивительно, что браку короля с такой женщиной сопротивлялись и в Короне, и в ВКЛ. Тем не менее ни один историк никогда не отказывал Барбаре в уме, красоте, сексапильности и даже своеобразном, предвосхищавшем совсем другую эпоху героизме…