Сутин уговаривал Царфина писать картины, а тому надо было кормить семью: неизвестная история дружбы гениальных художников из Смиловичей

Поразительно, но около 80% художников знаменитой Парижской художественной школы начала XX века - это выходцы из восточной Европы: нынешних Беларуси, Литвы, Украины, востока Польши. Причем звездами первой величины Парижской школы стали выходцы еврейской бедноты различных белорусских местечек и городов. Почему именно они?

- Этот вопрос не имеет точного ответа, но один из вариантов может быть таким: начало ХХ века стало временем эмансипации еврейской молодежи, и мечта добраться до Парижа - столицы мирового искусства того времени - для них была возможностью вырваться из Российской империи, где тогда царил государственный антисемитизм, действовала черта оседлости евреев. А еще способом выбраться из своих штетлов, где они ограничивались религиозными запретами, самой атмосферой жизни. Но вам никто не ответит, почему в этой среде появилось столько тонко чувствующих людей, способных развивать новое искусство, - говорит искусствовед Юрий Абдурахманов.

Имена выходцев из Беларуси, которые первыми приходят нам на ум из этого уникального поколения - это, конечно, Марк Шагал, а в последнее время еще и Хаим Сутин, который был одним из ярчайших обитателей парижского «Улья». Но на самом деле, ярких художников этого времени из наших земель куда больше: Осип Цадкин, Михаил Кикоин, Пинхус Кремень, Жак Липшиц, Яков Балглей, Шрага Царфин… «Причем на Западе Цадкин и Сутин ценятся гораздо выше, чем Шагал!» - уточняет искусствовед.

- А о Царфине у нас заговорили всего лет шесть назад, когда Белгазпромбанком была организована выставка «Художники Парижской школы родом из Беларуси». Так вот, две трети восхищенных отзывов посетителей были не о Шагале или Сутине, работы которых там присутствовали, а о Шраге Царфине! И ажиотаж на выставке его работ «Идущий к свету», что теперь идет в Национальном художественном музее, - тому доказательство. Может, это потому, что его творчество понятно рядовому зрителю по сюжетам. Хоть он не так и прост - это мистик и символист, - замечает Юрий Абдурахманов. - Так или иначе, а к появлению Царфина на нашем арт-горизонте мы оказались не готовы.

А ведь тот же Шагал за несколько десятилетий, кажется, изучен досконально. Немало известно и о Сутине за те годы, что его имя звучит в Беларуси. Хотя о годах детства и юности на родине, в Смиловичах, нелюдимый Сутин не оставил воспоминаний. Зато о них рассказал другой уроженец этого местечка и друг Сутина Шрага Царфин - в своих заметках, написанных в 1958 году.

- Дочь Царфина Лилиан Дюлак предоставила нам машинопись с правками автора, - уточняет Юрий Абдурахманов, опубликовавший эти мемуары в издательстве «Научный мир».

СУТИН БЫЛ ДЛЯ ШРАГИ ЗНАМЕНИТОСТЬЮ

Сутин оказался в Париже в 1913 году, а Царфин добрался в столицу мирового искусства позже: в 1914 году он почти на 10 лет перебрался с белорусских земель в Палестину - учиться искусству, а потом и воевать за ее свободу от турецкого ига. В 1922-м Шрага уехал в Берлин, а потом, наконец, и в Париж, где брался за любую работу: мастерил плетеную обувь, разрисовывал елочные игрушки. Но первое признание к нему пришло благодаря созданным им эскизам тканей для парижских домов мод.

А началось все в Смиловичах, где с разницей в 6 лет родились Хаим Сутин - в 1893 году - и Шрага Царфин - в 1899 году. По переписи 1897 года, в местечке жило 3,5 тысячи человек. Кроме нескольких церквей и синагог, костела и мечети, тут были мужское и женское земские училища, почта с телеграфом и суконная фабрика, магазины и 58 лавок, 9 питейных заведений и пара гостиниц.

- Большинство населения - зажиточные евреи: промышленники, торговцы лесом, кожевенники. Царфин вспоминает: «Население было большей частью хорошо образованным, немало интеллектуалов». Потому многие подавались за ученьем в Минск и Вильно, - говорит Юрий Абдурахманов.

Царфин с юных лет разрисовывал конторские книги отца - зажиточного торговца лесом, владельца кожевенной мастерской. А несколькими годами ранее стены дома бедного портного и кантора в синагоге Соломона Сутина покрывал первыми художествами Хаим, десятый из его одиннадцати детей.

Сутин-старший нередко гостил у Царфиных, пишет Шрага: «Приходили к нам после молитвы в синагоге, чтобы выпить стаканчик ликера и съесть кусочек пирога, приготовленного моей матерью». С Абрамом, отцом Царфина, Соломон дискутировал о Библии и Торе, а тот рассказывал о Толстом - он был человеком начитанным, любил русскую литературу. Призванием сына Соломон был недоволен, хотя, пишет Царфин, «с гордостью говорил о нем и показывал своим клиентам рисунки сына, которыми были увешаны стены [мастерской]».

Более старший по возрасту Хаим был для Шраги знаменитостью. И хотя Сутин, приезжая на каникулы из рисовальных школ Минска и Вильно, избегал любопытной местной детворы, для одаренного Царфина делал исключение. А тот в благодарность приносил старшему товарищу фрукты из своего сада.

«Хаим рисовал портреты, а я пожарников, чьи металлические каски очень меня впечатляли, - пишет Царфин. - Сутин любил копировать фотографии, он делал с них увеличенные копии, схожесть которых с оригиналом восхищала сельчан. Позже, когда Хаим учился в Вильно, он пытался немного заработать на жизнь срисовыванием портретов с фотографий, поскольку его отец, в отличие от моего, не мог посылать ему карманных денег».

Юный Сутин, несмотря на бедность, слыл франтом, пудрился и душился. А форма Виленской художественной школы не раз помогала ему уговорить жителей местечка позировать для портрета, пишет Царфин: «Хаим решил выдать себя за официального представителя властей. «Пристав (комиссар полиции) послал меня сделать ваш портрет», - говорил он старикам-крестьянам. [...] Однажды один из его натурщиков, поссорившись с ним, пошел к приставу, и сеансы пришлось прекратить».

А случалось, что за искусство Сутину приходилось сносить тумаки: «Он рисовал портрет 85-летнего старика, прибежали дети последнего и прогнали Сутина, избив его палками. Сутин подал на них жалобу за избиение и нанесенные увечья. Мировой судья, человек образованный, по происхождению немец, присудил виновных к штрафу в 15 рублей. Сутин был вне себя от восторга: теперь он мог купить необходимые материалы и снять комнату, поскольку для работы он снимал в нашем селении комнату, используя ее как мастерскую».

Еще Царфин рассказывает, что ему запомнилось, как 18 - 19-летний Сутин читал «На дне» Горького, любил музыку, играл на балалайке и при этом строил гримасы: «Он с воодушевлением пел и играл, извиваясь всем телом. Почти всегда он наигрывал одну и ту же мелодию, говоря мне, что она называется «Вальс сумасшедшего». Теперь мне кажется, что это были первые такты «Лунной сонаты» Бетховена».

В ГОДЫ СЛАВЫ СУТИН ИМЕЛ НА СЧЕТУ 4450 ЕВРО

Шрага уговорил отца разрешить ему поступать в Виленскую рисовальную школу, «как Сутин». Оттуда и началась его одиссея в Палестину. Кстати, с того времени художники не возвращались в Смиловичи и больше никогда не видели свои семьи. Да и между собой не общались до 1936-го, когда Царфин по просьбе матери Сутина разыскивает ее сына, который давно не писал домой. Так возобновляется их дружба.

«И вот Сутин чуть ли не каждый вечер приходил навестить меня, - пишет Царфин. - Если Сутин и отвернулся от тех, кто называл себя его друзьями, то уж, конечно, не потому, что стал богат. Поскольку в действительности он не был богат. Как он однажды рассказал мне по секрету, с некоторой гордостью, на его счету в банке в 1939 году было 10 000 франков (4450 евро по курсу того времени в пересчете на нынешние деньги. - Ред.), и это все, что у него было. Он не был скуп; несколько раз вручал мне деньги на благотворительность. Уже в юности он был щедр. Я слышал, как местечковый парикмахер рассказывал моему отцу о том, что бедный студент Сутин оставлял ему очень щедрые чаевые».

Царфин говорит, что если Сутин и отвернулся от старых друзей, то потому, что в юности они не понимали его творчества и советовали стать сапожником. «Они насмехались над ним и над его картинами. Однажды, в 1939 году, во время одной из вечерних прогулок по Парижу, я предложил ему зайти в кафе «Дом», но он отказался, сказав: «Они все мне противны».

- Он был приятно удивлен уровнем мастерства своего младшего друга и настойчиво советовал ему всерьез заняться живописью, - рассказывает Юрий Абдурахманов. - Однако Царфину надо было кормить семью, и он продолжает работать над созданием эскизов для тканей. Один из критиков назовет его позже виртуозом в этом деле.

Окончательно пути Сутина и Царфина разошлись в годы Второй мировой войны. Хаим умер в 1943-м от перитонита. Это результат неудачной операции: у художника открылась язва желудка, и его тайком перевезли из Нормандии в Париж к хирургу, который в оккупированной фашистами Франции согласился сделать операцию еврею. Тогда же в Беларуси нацисты истребили семью его старшего брата Гершона, раввина из Березино: родители Сутина и младшая сестра умерли до войны, а большинство братьев и сестер уехали в Россию и Америку...

Царфин же воевал во французской армии, а после ее разгрома фашистами сражался во французском Сопротивлении, прятался от нацистов в горах. После войны он по-прежнему много писал и мало выставлялся, хотя спрос на его работы у коллекционеров был велик. Немудрено, что после войны о художнике призабыли. Хотя как раз тогда он написал самые известные свои картины. Поначалу это были полотна, полные мистицизма и аллегорий. А вершиной творчества Царфина считаются сияюще-синие с зелеными сполохами картины 1960-х с романскими и готическими соборами, церквями, нефами.

- Но в начале 1970-х у Царфина обнаружили рак. В больницах он на всем, что попадает под руку, рисует миниатюры, которые раздает врачам, сиделкам, друзьям и родным. В последние годы его жизни он очень переживал, что ему не удалось свершить в своем творчестве всего, о чем мечталось, - рассказывает Юрий Абдурахманов.

Шрага Царфин скончался в 1975 году. По свидетельствам дочери, он часто рассказывал о родном местечке близким и друзьям, с любовью вспоминал о его жителях, о реке Волме, где ребенком купался летом, а зимой - катался на коньках по льду. В творческом наследии Царфина есть и те картины, которые навеяны воспоминаниями о маленьком белорусском городке...